Wednesday, December 25, 2013

К ЧЕРТУ БЕЗОПАСНОСТЬ!


Прежде чем  представить мою новую работу, я хочу рассказать о замечательном актере, послужившем ее моделью.




Я люблю немое кино. В том числе комедии легендарных мастеров-универсалов 20-х годов. Чарли Чаплина искренне уважаю как великого режиссера и артиста, но он никогда не был мне особо близок, гораздо больше меня с юности интересовал Бастер Китон, с тех пор, как я – в первый, но далеко не последний раз – увидела «Генерала», который так и остается одним из моих любимых фильмов.


К стыду своему, с фильмами и биографией третьего выдающегося комика немой эры я познакомилась только этим летом. Впрочем, и во всем мире Харолда Ллойда подзабыли и знают хуже, нежели первых двух, и на то есть об’ективные причины. Ллойд довольно рано покинул кино и после держал права на собственные фильмы и не позволял демонстрировать на телевидении и в кинотеатрах, которые его не удовлетворяли. Ему претила мысль, что сквозь его истории будут крутить  рекламу или привесят неподходящую музыку.  Он заламывал такие цены, что телекомпании отказывались иметь с  ним дело, однако с готовностью крутил свои фильмы на благотворительных и образовательных показах. Похоже, для этого человека искусство было важнее денег.


Разумеется, всем знаком один из самых знаменитых эпизодов в истории кино – сцена, где человек висит на отвесной стене, цепляясь за стрелки часов. Присутствовал этот эпизод и в замечательном фильме Мартина Скорсезе «Юго» - наполненном вкусными аллюзиями признании режиссера в любви своему делу. В любви к кино. 


Вскоре после того, как я показала «Юго» моей подруге, она случайно наткнулась на статью о том самом парне на часах – очевидно, о нем вспомнили, потому что в этом году исполнилось 120 лет с его рождения.  Так я узнала имя актера и название фильма - «Safety last!». Традиционно у нас его переводят как «Наконец-то в безопасности», но это совершенно неправильный перевод. Впрочем, названия фильмов Ллойда часто представляют собой сложную игру слов и не поддаются переводу. Safety last  - противоположность выражения  Safety first (безопасность прежде всего), так что я бы перевела это как «К черту безопасность!» (так я и назвала свою композицию).


Итак, раз уж я знала, кто и что, я решила посмотреть фильм, в целях общего развития… Посмотрела. Выдохнула. Полезла искать информацию о Ллойде. Найденное поразило меня настолько , что я не поверила, что такое может быть. Посмотрела фильм еще раз. Убедилась. И  за пару месяцев изучила все фильмы Ллойда – он сделал всего 18 штук полнометражных, не считая 20-30-минуток. Характерные особенности героя Ллойда – образ «boy next door», «парня с соседней улицы», в отличие от героев Чаплина и Китона, это среднестатистический герой, ничем не отличающийся от тысяч других американских парней «бурных двадцатых» похожий на чьего-то брата, чьего-то зятя, близкий и понятный любому зрителю; роговые очки, придающие герою ощущение интеллигентности и некой уязвимости; и – в явное противоречие с очками – головокружительные трюки, сумасшедшие погони, приключения на большой высоте или большой скорости (в крайнем случае, можно почесать гриву раздраженному льву).  Рассуждая о том, насколько это редкое для массового кино сочетание – бешеный экшн и очки, я тут же мысленно придумала классический пример: Кларк Кент, «мирная» ипостась Супермена. Только потом обнаружила, что мысль была правильной: именно Ллойд послужил прототипом для образа Кларка Кента.   



Харолд Ллойд начал карьеру  в 1910-ге годы с грубого подражательства Чаплину в бессчетных агрессивных пятиминутках. Фильмы были низкого пошиба – худший вариант немой комедии, и настоящий успех пришел к Ллойду после того, как в 1917 году он нашел свою особую марку – очки. С тех пор на публике он всегда появлялся в очках. Что имело и свои преимущества – чтобы тихо прогуляться по улице, не нарываясь на настырных поклонников, ему достаточно было … не надевать очки. Действительно, без  очков у Ллойда совершенно другое лицо, в фокусе оказывается не легкое косоглазие, а густые брови и сильный подбородок, и мы видим облик типичного голливудского красавца-героя.  И, тем не менее, очки, в которых он в действительности совершенно не нуждался, необ’яснимо шли Ллойду, придавая его киногероям совершенно особый, полный обаяния флер.


Ллойд перешел к съемкам двухкатушечных 20-минуток, качество его фильмов стремительно повышалось по мере того, как Харолд принимал все более активное участие в создании фильма, не ограничивая себя ролью актера. Особенно заметное повышение качества произошло с приходом в команду Ллойда его будущей жены Милдред Дэвис. С начала 20-х годов он занялся производством полнометражных фильмов – начинали делать  короткометражку, а материалу наснимали столько, что жалко было резать, и так появился четырехкатушечный Sailormade Man, по продолжительности полнометражный фильм, но по сути – такой же несколько сумбурный  набор экшново-комедийных сценок, как и прежние короткие фильмы. Настоящим прорывом стал следующий – часовой – фильм Ллойда, которым он впоследствии более всего гордился – Grandmas boy (Бабушкин внучек). Здесь создатели фильма впервые задумались о возможности психологического подхода, построения характера героя и его изменений по ходу сюжета. Затюканный робкий трусишка в этом фильме раскрывает в себе силу духа и находчивость, позволившие одолеть преступника, наводившего страх на всю округу.


В 1923 году, в тридцать лет, Ллойд стал суперзвездой, когда на экраны вышел его шедевр – «К черту безопасность!», который считается первым в истории кино триллером. Нет, мистика тут ни при чем, слово thriller изначально означает захватывающее произведение, от которого невозможно оторваться, потому что, дрожа от нетерпения, переживаешь за героя. Ллойд, карабкаясь  на стены высотного здания и повисая на стрелках часов, к этому и стремился – чтобы публика переживала за его героя.  И это чувство со временем не притупляется, фильм завораживает, и напряжение не отпускает по ходу всего тяжелого под’ема на девять этажей.

Дальше было множество качественных зрелых блокбастеров – Girl Shy  с роскошнейшей погоней, проникнутый ностальгией Speedy, который до сих пор исследуют историки, считая бесценным источником по Нью-Йорку 20-х годов, и другие. В 20-е годы Ллойд стал одним из самых богатых и влиятельных людей в Голливуде, обойдя и Чаплина, и Китона, так как сделал больше фильмов и не знал ни одного провала.  Ллойд всегда очень хорошо знал, что делает.  Уже по тому, что в «К черту безопасность!» его герой носит его собственное имя и фамилию (обычно героев Ллойда звали Харолдами, но фамилии были разные) показывает, что создатели фильма рассчитывали сделать успешный хит.


Фильмы его были плодом коллективного труда, однако Ллойд брал на себя львиную долю работы,  в титрах оставаясь только на позициях продюсера и актера. Он был не чужд новейших технологий, в 20-е годы (sic!) снимал в своей усадьбе Гринакр цветное видео, и в отличие от многих талантливых мастеров эпохи немого кино, вовремя понял значение изобретения звука и сумел перестроиться.  Почувствовав, куда ветер дует, Ллойд переделал уже почти законченный немой детектив о расследовании убийств в Чайнатауне в звуковое кино. То, что получилось в результате очень напоминает неудавшийся звуковой фильм из «Поющих под дождем» - асинхронная речь, живущая отдельной жизнью, глухой, давящий на психику пустой фон , доносящиеся как из тумана реплики с невообразимыми интонациями. Однако фильм имел успех уже потому, что публика хотела услышать голос Ллойда, и представляет немалый интерес как один из первых озвученных фильмов. А потом наступил экономический кризис. 


Никто не может обвинить Ллойда в том, что он где-то совершил ошибку, просто обстановка в стране и в мире кино изменилась,  и его героям, целеустремленным, находчивым go-getter’ам, часто более чем неразборчивым в средствах, но неизменно добивающимся поставленной цели, в сердцах публики больше не было места. Тридцатые годы стали для Ллойда постоянной и безнадежной битвой за прошлый успех. Он снял несколько добротных комедий – они очень хороши, хотя у них и нет той мощи и драйва, что ощущаются в его фильмах немой эпохи, они не выбиваются из общего ряда, да и конкуренция стала гораздо сильнее.  Каждый следующий фильм становился все более сокрушительным провалом, продюсеры перестали доверять Ллойду деньги, последний фильм тридцатых годов «Professor beware!» (Берегитесь, профессор!) стал отчаянной попыткой спасти положение – Ллойд снимал его на собственные средства, активно используя собственные старые, проверенные гэги. В этом, собственно, слабость фильма – на человека, хорошо знающего фильмы Ллойда, даже при неплохой задумке сюжета, эти постоянные дежавю действуют утомляюще. Фильм провалился, Ллойд признал поражение и в сорок пять лет покинул кинематограф. Уметь вовремя уйти – редкий дар.  Ллойд ушел молодым, в полном расцвете физических возможностей, не сделав ни одного плохого фильма, ни одной работы, которой он не мог бы гордиться.


Ему было чем заняться и без кино. Он продолжал опыты с цветом, занимался стереофотографией, занял высокое положение в масонской ложе.  Женившись на актрисе Милдред Дэвис сразу после съемок «К черту безопасность!», он прожил с ней почти пятьдесят лет, до ее смерти в 1969 году. У них было трое детей. 


В сороковые годы Ллойд еще раз вернулся в кино, чтобы сняться в своем последнем фильме, «Грех Харолда Диддлбока», режиссер которого был его фанатом и обладал большим даром убеждения. В пятьдесят три года Ллойд не намеревался исполнять трюки, однако режиссер пришел к выводу, что каскадеры не дотягивают до его уровня, и в результате все трюки Ллойд делал сам. Правда, потом небезызвестный продюсер Харолд Хьюз («Авиатор») положил фильм на полку на несколько лет, а потом выпустил его под другим названием, сильно сократив, и постеснялся известить Ллойда об этом. Был скандал и выигранный артистом судебный процесс. Не самый достойный конец для блестящей карьеры…



Фильмы Ллойда – комедии, близкие к жанру слэпстик (physical comedy), они отнюдь не претендуют ни на глубину идеи, ни на демонстрацию социальных проблем, ни на психологизм. Это чистое развлекалово, но развлекалово это – высшего качества. Хорошему эти фильмы, в общем-то, тоже не учат.  Если и можно извлечь из них какой-то урок, то это – что поставленной цели следует добиваться любыми средствами. Но это мне даже импонирует – в фильмах Ллойда есть некая наивная честность,  непосредственность еще совсем юного кино, отсутствие чувства ответственности перед зрителем и необходимости учить и наставлять и соответственно – делить мир на черное и белое. А еще меня завораживает в этих фильмах некая отчаянность, привкус опасности и особо сочное ощущение полноты жизни, проникающее каждый кадр. Когда смотришь современный экшновый блокбастер, смотришь на надутые мышцы и искусственный, слепленный на компьютере фон, а созерцая фильмы 20-х, сознаешь, что люди рисковали жизнью или здоровьем ради секунд экранного времени.

Когда Ллойд снимал погони по городу, улицы блокировали и заполняли толпами людей и автомобилями со студии, чтобы не нанести ущерб «мирному» населению, так как съемка проводилась на действительно больших скоростях. Когда снимались на отвесных стенах, на крыше высотного здания строились дополнительные этажи для лазанья, так что артист оказывался на еще большей высоте, чем мы видим на экране, и в его распоряжении был только устеленный матами узкий край крыши да большая вероятность, что в случае падения он с этого края соскользнет.






Право, посмотрите «К черту безопасность!», поддайтесь магии Золотого века, когда  каждый взгляд и жест, не подкрепленный словами, так бесконечно много значил, проследите путь Харолда по стене высотного здания… а потом напомните себе, что у этого парня на правой руке протез!



Эта до невозможности глупая и страшная история имела место на самом старте его карьеры, в августе 1919 года. Ллойд проводил рекламную фотосессию, в которой он должен был прикуривать от бутафорской  бомбы.  Незадолго до этого на студии проводили испытания  настоящих бомб, сочли их слишком мощными для использования в кино и отставили ящик в сторонку. Два ящика с идентичными на вид бомбами окзаались рядом. Одна бомба попала не в тот ящик. Что называется, не повезло. Правда, Ллойду повезло в другом – держа бомбу в руке, он как раз отвернулся сказать , что она слишком сильно дымит и может испортить кадр, когда произошел взрыв.  


Ллойду оторвало половину ладони с  большим и указательным пальцами, сильно обожгло лицо, на несколько месяцев он ослеп. «Боль была значительной, - говорил он потом, - но она не шла ни в какое сравнение с моим психическим состоянием».  В двадцать шесть лет, на подъеме популярности, его жизнь, казалось, была окончена. Доктора не делали положительных прогнозов относительно восстановления зрения и опасались гангрены на лице. Правая рука была искалечена, а левшой Ллойд не был. 


Но, следуя девизу одного из снятых после этого фильмов «Never Weaken» (Не давай слабину), который очень подходит самому Харолду, в месяцы вынужденного безделья актер убедил себя, что уходить «из авиации» не обязательно: он может быть, в конце концов, сценаристом или режиссером, если актерская карьера для него закрыта.


Тогдашний продюсер и друг Харолда Хэл Роуч считал иначе – у них остался неоконченный фильм.  И Ллойд продолжил сниматься, используя протез – тонкую перчатку с вложенным резиновым слепком недостающей части кисти руки и сшитыми вместе указательным и средним пальцами.  


Интересно, что Ллойд всегда старался скрыть свое увечье от публики, тогда как мог сделать на нем рекламу. Но его единственной амбицией было развлекать и смешить народ, и он рассуждал так: если люди будут знать, чего ему стоят эти трюки, им не будет смешно. Поэтому на съемках к его услугам всегда были хорошие гримеры, а в остальное время на публике он старался держать руку в кармане.  Есть даже примечательные кадры в паре его поздних фильмов, где Ллойд снимался в майке, с голыми по плечи руками, и однако совершенно незаметно, что на нем перчатка. Впрочем, так бывало далеко не всегда, и во многих эпизодах протез более чем заметен.  Но главное – травма отнюдь не лишила его того бесстрашия, которое отличает большинство его героев.


В своем последнем фильме Харолд является в банк, где он должен уговорить директора выкупить случайно оказавшийся у него на шее цирк, и для большей убедительности приводит на поводке льва. Видно, что лев не обкуренный, не пьяный, как это делалось иногда в фильмах, он насторожен и явно сердит. Харолд говорит речь, живо жестикулируя здоровой рукой и задевает льву ухо. Лев клацает зубами, едва не хватив его за руку. Хароль механически отступает, но спокойно завершает фразу, бросает короткое: «Тихо, Джеки!» и как ни в чем не бывало продолжает сцену. Уводит он льва потом осторожно, держась по возможности на почтительном расстоянии, однако надо было иметь железные нервы, чтобы не испортить эпизод, так что его смогли включить в фильм. И это притом что у Ллойда были все основания для каких угодно фобий…



Умер он в 77 лет, через два года после смерти Милдред , от рака. Сначала он был настроен по-боевому, но когда ему четко сказали, что борьба бесполезна, и ему осталось жить с полгода, Ллойд сдался и умер через три недели. Он умел уйти.



  Судя по воспоминаниям его близких, Ллойд вряд ли был человеком,  с которым легко жить, но те, кому довелось работать с ним, считают, что им очень повезло. В первую очередь, его отличали большая храбрость, большая сила – физическая и сила духа, – целеустремленность, упорство  и трезвый расчет. И хотя он малоизвестен сейчас массовой публике, любому ценителю кино Золотой эпохи хорошо знаком силуэт его круглых очков, плоская соломенная шляпа  и треугольная улыбка, непреходящее очарование его бравурных комедий и живой дух молодого кинематографа, потому что шедевры никогда не теряют актуальности.




Мой миниатюрный Ллойд сидит картонном кубике, изображающем знаменитые часы, снимая перед зрителем шляпу. Все как положено: очки, перчатка на правой руке с легкими морщинами на запястье, модная в 20-годы "соломенная" шляпа с текстурой под плетение. Костюм взят из одного из фильмов (Why worry?), воспроизведение неточное и цвета произвольные (за отсутствием цветных фотографий). Главной целью были портретное сходство и характер. Задние стенки кубика оклеены старыми афишами фильмов Ллойда.
23 см (размер самой куклы 14).







Кукла принимала участие в конкурсе журнала "Кукольный мастер" "Кукла года 2013" и принесла мне диплом победителя в номинации кукольной миниатюры на выставке "Время кукол № 12" (Санкт-Петербург, декабрь 2013)






Harold Lloyd figurine can be purchased here: 

Ярмарка Мастеров - ручная работа, handmade

Monday, December 23, 2013

КАМЕННЫЙ ТЕАТР


В очередной раз попав в Зальцбург, я сказала себе, что непременно возьму велосипед и доеду до Хелльбрунна – это местный Версаль-Петергоф, только маленький, по размеру Зальцбургу – и пофотографирую замок Аниф – прелестную неоготическую игрушечку, где в свое время снимали интерьеры Звуков музыки.

Путешествие в Аниф окончилось тем, что я завязла в непролазных безлюдных болотах и еле успела выбраться оттуда до темноты. Я знала, что замок этот – частное владение и туда никого не пускают, но думала, хоть издали посмотреть можно будет, он ведь на озере… Оказалось, что замок упрятан за глухой забор вместе с озером и окружающим лесом, так что мне достался только кусочек крыши. Зато Хелльбрунн, от которого я,  выросши в Петергофе,  не ожидала ничего особенного, преподнес неожиданный потрясающий сюрприз. 

Ведет туда роскошная Хельбруннер Аллее – длинная аллея, идеальное место для хорошей прогулки или краткой, но приятной поездки.  По пути проезжаешь мимо замка Фронбург,  где снимали фасады виллы Трапп в Звуках музыки (если центр Зальцбурга напичкан Моцартом, то окрестности – декорациями к знаменитому фильму, о котором зальцбуржцы до последнего времени знать не хотели).

Окинув взглядом симпатичный небольшой дворечик Хеллбрунна, небольшой парк и упрятанные за решетку Вассершпиле – очевидно, шутихи,  полагающиеся за отдельную плату и не работавшие то ли по причине холода, то ли за отсутствием публики.



Для меня вопрос о шутихах в любом случае был не актуален, так как последние деньги ушли на залог за велосипед, и я полезла в горку над парком, где обещалась обзорная площадка. Подъем был почти как в Вишеграде, но во много раз короче, а с уютной площадки открывался отличный вид не столько на сам Хелльбрунн, сколько на недалекую крепость Зальцбурга: чтобы полюбоваться замком над городом, всегда стоит отойти подальше. На этом достопримечательности Хелльбрунна как будто исчерпались. Прикидывая с высоты, в каком углу парка я припарковала своего железного конька, я собралась спускаться, когда на глаза мне попался указатель, устремленный вверх в гору с интригующей надписью Steinestheater – каменный театр. Не говоря уже о том, что я всегда настораживаюсь при слове «театр», словосочетание было смутно знакомым, вроде я об этом что-то читала и вроде это было что-то стоящее.

Через несколько минут тоскливого под’ема в крутую горку в однообразном лесу (как будто ты не в сердце Европы, а где-нибудь в Токсово, только без деревянных штучек), я уже засомневалась, что это что-то стоящее, но мне вовремя попалась на глаза многообещающая надпись:  «Опасно для жизни, не сходите с тропы!» После такого соблазнительного предупреждения повернуть назад, конечно, было никак нельзя.

И Штайнестеатр не разочаровал: это оказалась глубокая пещера в толще горы, и в ней – то ли полностью, то ли отчасти грубо вырубленный в камне зал со сценой, готовыми пещерными декорациями, на вид по большей части состоящими из минеральных отложений, и за ними – каменные лесенки, переходы, кулисы.  Этакая эстрада для кроманьонской художественной самодеятельности.




И что было самое поразительное, осмотрев еще одно соблазнительное напутствие (Под собственную ответственность) и спустившись вниз лазать по каменному лабиринту кулис, я обнаружила вбитую в стену табличку: «Здесь в 1617 году при князь-архиепископе Маркусе-Зиттикусе состоялось первое представление оперы на германской земле». Вот тебе и кроманьонская эстрада… 



Tuesday, December 17, 2013

НА АВТОБУСЕ В XV ВЕК


Волею судеб оказавшись этой осенью в Будапеште, я исполнила свою давнюю мечту – побывать в мадьярском Вишеграде на излучине Дуная и посмотреть единственное памятное место князя Дракулы, находящееся за пределами Румынии – Соломон-торонь, Соломонову башню.  Считается, что в этой башне Влад Цепеш провел двенадцать лет пленником короля Матяша Корвина. Впрочем, в тюрьме князь, очевидно, не очень скучал, если вышел он оттуда мужем сестры короля.



Час на автобусе из Будапешта, остановки не об’являются, останавливается автобус по требованию, график соблюдает приблизительно, сидишь и нервно думаешь, как опознать нужную остановку… На автовокзале дама, сидевшая рядом на скамейке, что-то приветливо залопотала magyarul,  поняв ее искательный взгляд на мое запястье и уловив что-то про «хань ора», я показала ей часы. Я, конечно, моглааааа бы сказать, сколько времени по-венгерски, но это потребовало бы прежде всего получаса математических расчетов… Дама оказалась разговорчивая, а на мое печальное «сорри» искренне удивилась и спросила почему-то: Nicht ungarisch?   Интересно, у меня какой-то «немецкий» вид? В Германии меня постоянно убежденно спрашивают что-нибудь в смысле: Вы ведь в Германии живете?..

Я сумела выскочить из автобуса как раз под башней и некоторое время удовлетворенно бродила вокруг нее в обществе еще двух странных людей, которым от нее что-то было надо, но башня оказалась без об’яснений закрыта.




Бросив попутчиков наслаждаться атмосферой, я поднялась выше на гору – в списке местных достопримечательностей далее значился Феллегвар, средневековая крепость на верхушке высокой горы с «драматическим» видом на ту самую излучину. 



Дорога в Феллегвар выглядела так: от нормального асфальтированного пути, ведущего в неведомый населенный пункт,  отходит выше по склону деревянная лесенка в несколько ступенек, отмечая начало пути, на случай, если мы не поверим указателю, направленному в глухой лес без особых намеков на тропу или что-то в этом роде.  После долгих раздумий я все-таки поверила этой лесенке и стала подниматься в лес.

Крепость ставили с умом – если кто хотел ее взять штурмом, им не позавидуешь. Путь был страшный – крутой склон, то и дело исчезающие в камнях и корнях намеки на едва протоптанную тропку, и в особо трудных местах, когда измученный путник с отчаянием задумывается, не идет ли он вовсе по случайному руслу высохшего ручья – трогательные синие крестики на деревьях. Мол, верным путем идете, товарищи.

Когда, заливаясь потом, я добралась до ворот наводненного туристами Феллегвара, то словно попала в иной мир. Нормальные люди, конечно, добирались автобусами, но это, разумеется, не для искателей приключений…


Крепость оказалась прелестная, по-европейски маленькая и уютная, с аутентичной экспозицией: осадные орудия наготове под стенами, колодки во внутреннем дворе, залы с восковыми фигурами – застывший танец под постоянно играющую средневековую музыку, экспонаты на темы охоты, быта и оружия. Тщательно продуманный маршрут, который вовсе не обязывает им следовать, но любопытному посетителю не позволит пропустить ни одного уголка крепости. И конечно, шикарные виды на величавую реку с многочисленных уровней крепостных стен. 


"Подходи, не стесняйся!"





В город я спускалась другой тропой, издевательски каменистой, которая внезапно и очень уместно перешла в Путь Страстей – под’ем, уставленный изображениями, в данном случае, барельефами, на тему крестного хода. Более чем уместно. Завершался путь (а в моем случае начинался) простым черным крестом уступе горы, у подножия которого светлели белые лилии. 


Что любопытно, эта дорога тоже была отмечена синими значками на деревьях, но с этой стороны не крестиками, а черточками, то есть значки можно было прочитать как «плюсы» со стороны Соломоновой башни, и «минусы» со стороны города. Что бы это значило, осталось загадкой. Или такой мадьярский юмор?

Свалившись с горы в самом центре городка, я принялась искать руины дворца Матяша на Фё утце, то есть Главной улице, которую не сразу удалось опознать как таковую… Впрочем, эта типично деревенская улочка оказалась неожиданно длинной, и когда я уже уверилась в том, что как обычно прозевала этот дворец между какими-нибудь огородами, руины внезапно возникли передо мной во всем своем великолепии.  Венгрия не устает поражать извечной тягой к величию, пышности, обширным пространствам – редкое явление для Европы. У Матяша должен был быть роскошнейший двор – масштабы дворца  феноменальны для XV столетия.  И ведь это только руины,  лабиринты пустых помещений со скупой аутентичной меблировкой в нескольких полностью сохранившихся залах, гигантская лестница, ведущая в пустоту  обрушенных стен, и одинокий восстановленный фонтан в прекрасном восточного духа дворике. Одиночество и ностальгическая грусть по чужому, но оттого только более манящему прошлому…




Я долго бродила пустынными залами, время от времени натыкаясь на разрозненных представителей одной семьи, которую тоже каким-то чудом занесло в этот печальный памятник блестящей эпохи, да на уже знакомую по Соломоновой башне пару – как тесен мир… в Вишеграде.


И осталось от поездки странное грустное и светлое настроение…

Friday, December 6, 2013

ОКРЫЛЕННЫЙ БОРХЕРТ


Пребывание в Вене ограничилось в этот раз посещением маленького камерного театрика Акцент в квартале Видень, где происходил концерт Томаса Борхерта Borchert Beflügelt, то есть «Борхерт окрыленный». Как я и ожидала, программа состояла из песен, написанных самим Томасом, джазово-свинговой направленности, многие из них я уже знала, и это совершенно не моя музыка. Однако байки, которые рассказывал Томас, были на мой вкус интереснее песен, и любопытно было просто оценить, насколько этот человек разносторонне талантлив.

Концерт был неожиданно долгим для такого камерного действа – два часа, не считая антракта, притом что никаких гостей у Томаса не было, только он и рояль (он хороший пианист). Здесь я впервые услышала из первых уст давно знакомую историю о том, как четырехлетний Томас Ульрих впервые услышал где-то Оду к радости, впервые сел за рояль и сходу ее узнаваемо подобрал. Ну Моцарт!
В двенадцать лет он написал свой первый популярный номер, он сыграл нам эту песню – и звучала она вполне себе, как нормальная эстрадная песня, отнюдь не детский лепет. Много рассказывал Томас о началах своей музыкальной карьеры, игре на пианино по барам (следует сценка, в которой изображается пьяный клиент, требующий какую-то невозможную песню, и находчивый музыкант, тут же складывающий ее из чего придется). Первая пластинка англоязычных песен, выпущенная под именем «Том Рид» (продюсер едва в обморок не упал, услышав, его настоящее имя (Томас Ульрих Борхерт? И не надейся!)… Песня, написанная лет в 18, которая непременно должна была прославить его…  Томасу ни в каком сне бы не приснилось, что однажды он станет суперзвездой немецкоязычного мюзикла, а его собственное творчество так и будет ограничено камерными концертами для фанатов. Правда, фанаты собрались со всего немецкоязычного пространства (и не только – знал бы он! Право, хотелось ему сказать, но ждать по некоторым причинам было некогда, меня и так потеряли на этом концерте), и приличные билеты на каждый его концерт раскупаются за полгода.
Еще поражало обилие импровизаций – как музыкальных, так и в текстах. На бис он даже предложил залу кинуть ему ключевые слова – мол, он напишет песню специально для нас, прямо сейчас. Конечно, у него была заготовка с нарочно абсурдным текстом, но предложенные слова были вполне логично подставлены в историю.

Меня особенно порадовала веселая песенка о том, что отпуск нужно проводить на собственном балконе (а то отели, перелеты – сплошной стресс, куда лучше просто остаться дома, когда все вокруг как раз уехали), и уморительный рассказ о пробах на роль дер Тода:
 «Вот я вас совсем не вижу. Вы-то меня видите, хотя, вероятно, вы не видите мои глаза… Ну да, то, что моя жена называет «дуги примата» (намек на мощные надбровные дуги). Помнится, когда я проходил пробы на роль дер Тода, я должен был петь Последний танец, я изображал такого, знаете, соблазнителя. И вот я начинаю, как мне видится: Es ist ein altes Thema, doch neu für mich… И тут Гарри Купфер: "Нет-нет, юноша, надо как-то по-другому!" Я начинаю снова… Купфер: "Нет, так дело не пойдет! Ты ее убивать пока еще не собираешься!" И знаете, что я сделал? – брови полукружьями взлетают высоко вверх, глаза широко раскрываются, вид получается смешной до невозможности, - И Купфер сказал: "Вот, именно то, что надо!" А теперь, пожалуйста, свету в зал! – он оглядывает зрителей, снова задирая брови: - Так вооооот вы какие!»

Вот такой был опыт камерного, с очень дружеской атмосферой, концерта.

Tuesday, December 3, 2013

ПРИЗРАК ПОДЗЕМКИ В БУДАПЕШТЕ


За целых три дня в Будапеште я твердо рассчитывала посмотреть в Опереттсинхазе что-нибудь с моим любимым мадьярским актером Собу П. Сильвестером, и неприятной неожиданностью оказалось то, что два дня из трех Опереттсинхаз был закрыт, а в третий шел Ghost. Честно говоря, я не горела желанием смотреть Госта. Я согласна, мюзикл неплох как перенос фильма на сцену, но ведь, право, не настолько уж шедевральный фильм, чтобы переносить его куда бы то ни было… Сильвестер ожидался, но в маленькой роли Призрака подземки, а накануне поездки оказалось, что в мой день вдобавок будет другой каст – ни Собу, ни Долхои, ни Мисароша, только неведомая мне молодежь, от которой мне вовсе ничего не было надо. Но отступать было уже некуда – альтернативой являлась лишь Мэри Поппинс, о которой я не знала ничего (не о самой Мэри Поппинс, разумеется, а о мадьярской интерпретации… Суперкэллифраджилистик magyarul должно звучать сильно). Поэтому оставалось только стиснуть зубы и отправиться созерцать мадьярскую интерпретацию Вупи Голдберг.



Так что воскресным вечером я в очередной раз направилась к сладкому на вид кремово-завитушесто-розовому зданию на Нодьмезё утце, перед которым приветливо поглядывает со скамеечки Кальман, раскрывая объятья желающим сфотографироваться (какие все-таки очаровательные памятники в Будапеште!). 



И, как это всегда бывает, когда ничего особенного не ждешь, получила массу удовольствия. Нет, такого бурного восторга, как немецкоязычные, венгерские постановки у меня не вызывали пока что ни разу, но было хорошо. Во всяком случае, по моим впечатлениям, то, что видела, ничем не уступало специально просмотренной на видео Лондонской версии.



Первой радостью был вывешенный при входе все-таки первый каст с неизменно голосистым и густобровым Долхои Аттилой во главе. Все были на своих привычных местах – Вагу Бернадетт  в роли героини-как-ее-там-зовут?, Мисарош Арпад Жолт в роли злодея. Все-таки когда все спектакли играются одной труппой и у каждого актера имеются уже устоявшиеся амплуа, спектакль воспринимаешь не как историю каких-то персонажей, а именно как очередную сходку хорошо знакомых людей со своими характерами и всегдашним образом действий. Понятно, что для Сильвестера с его готишным флёром (моя знакомая в Канаде говорит о нем не иначе как scary или sinister, и наверно, ее тянет перекреститься) здесь и не было других доступных ролей, кроме Метру селлема, где он вполне соответствовал образу из фильма, как обычно, удерживал весь вес Аттилы одной рукой и как обычно производил мощное впечатление – хорошо, только мало. 

Зато был очень приятно проведенный вечер, хорошего качества пение, по-мадьярски красивые декорации и костюмы, по-мадьярски отточенная хореография. Неожиданно здорово звучали белые мадьярские девушки, изображавшие негритянское пение, Вупи Голдберг промелькнула в проекции для смеха, в череде штатовских знаменитостей. Мадьяры в очередной раз поразили бесшабашностью и бесстрашием, когда Аттила пел, стоя (разумеется, без всякой страховки), на высокой и узенькой стенке с колесами, которую между тем петлями возили туда-сюда по сцене… 



Поскольку мне непременно надо было подойти к SD, а не ожидая первого каста, я не озаботилась заранее выяснить, где она находится (далеко на соседней улице, сама бы никогда не догадалась), весь антракт я пыталась добиться от служащих вразумительного ответа. Ответа я добилась – в который раз убедившись, что нет более гостеприимного и готового пойти навстречу народа, чем венгры, – но преодолеть языковой барьер оказалось крайне сложно. Спрашивается, это правильно, что все служащие одного из главных театров Будапешта говорят только и исключительно magyarul? Они ведь для чего-то делают англоязычные субтитры… Правда, субтитры как заглючили в середине второго акта, так никто их исправлять и не стал. Стоило кому-нибудь открыть рот, как наверху появлялась надпись: ошибка № такой-то. Впрочем, вряд ли в зале были еще немадьяроговорящие зрители, кроме меня и моей спутницы…



В общем и целом, Гостом венгры неожиданно порадовали, вечер оказался без эмоциональных всплесков, но зато спокойно-приятный и веселый, с ощущением какой-то легкости в воздухе и праздника. Как оно, наверно, и должно быть, по посещении Оперетты…