АВТОРСКАЯ КУКЛА "КОМИК БЕЗ УЛЫБКИ"

По случаю новой «киношной» композиции, продолжаю рассказ о звездах немой комедии. На этот раз моделью стало мое давнее – с юности – увлечение, знаменитый «комик без улыбки» или «the Great Stone Face», Бастер Китон.

На самом деле, композиция эта была задумана уже давно – когда я лепила фигурку Ллойда, но я почти целый год собиралась с духом, поскольку представляла себе нечто грандиозное: композиция должна была включать … паровоз! Не настоящий паровоз, а такую миниатюру в миниатюре, по возможности, в деталях.

У меня паровоз прочно ассоциируется с этим поистине гениальным артистом – большим любителем механики, да, думаю, и не только у меня.  Старинный паровоз  Западной и Атлантической  железной дороги марки «Дженерал» (в традиционном русском переводе «Генерал») стал одним из брендов Китона как мастера немого кино, одним из центральных персонажей его самого знаменитого фильма и участником самого дорогостоящего киноэпизода бурных 20-х.

Орсон Уэллс говорил об этом фильме: ««Генерал» - величайший фильм о гражданской войне всех времен. Это величайшая комедия всех времен. Да это просто величайший фильм всех времен!»

И, как и в случае с Ллойдом, лучший фильм которого я посмотрела первым и была сразу и наповал сражена его обаянием и храбростью, именно «Генерал» стал первым фильмом, который познакомил меня с Бастером Китоном, да, собственно, и с немым кино. Было это в глубокой юности, наверно, в эпоху «Русского видео», когда по ночам крутили утянутые неведомо где и какими путями заграничные фильмы. И впечатление было настолько сильным, а главное, неожиданным, что не выветрилось до сих пор. И к паровозам я в какой-то мере тоже осталась неравнодушна. А вот для самого Китона этот шедевр обернулся злым роком… Впрочем, по порядку.

Джозеф Фрэнк Китон появился на свет в 1895 году в семье актеров водевиля – что-то вроде бродячего цирка. Они раз’езжали по ярмаркам, разыгрывая комические сценки. И гвоздем их выступления был момент, когда Китон старший швырял своего маленького сына в зрительный зал. В три года Китон младший уже умел падать, не разбиваясь.

Поскольку взрослые об’ясняли ему, что не следует смеяться в процессе, потому что публика тогда не реагирует должным образом, с детства Китон тренировал неподвижно-скорбное выражение лица, ставшее впоследствии его личной маркой.

Известно, что родители его были знакомы со знаменитым фокусником Гарри Гудини, и есть такая легенда, что именно Гудини подарил Китону его будущий псевдоним. Гудини был в гостях у супругов Китон, когда двухлетний карапуз ухитрился скатиться по лестнице со второго этажа и как ни в чем не бывало вскочил и пошел себе. "That was a real Buster!" – воскликнул по легенде Гудини, или что-то вроде этого (Бастер – чудо, нечто удивительное, но по словам самого Китона, в то время это слово означало именно падение, грозящее травмой).

Во время Первой мировой Китон отправился на фронт добровольцем, однако в армии быстро распознали его истинный талант, и его задачей стало развлекать соратников и руководящий состав художественной самодеятельностью.

В 20-е годы его карьера стремительно развивалась. После многочисленных двухкатушечных двадцатиминуток, стали выходить великолепные полнометражные фильмы, такие как «Три эпохи» (Three Ages), где представлена история любви и соперничества на всех ее классически банальных этапах в первобытном обществе, в Римской империи и в «наше время» (представишь, что с момента этой «современности» прошло уже почти сто лет, и просто дух захватывает!) или «Наше гостеприимство» (Our Hospitality), где рассказывается о вендетте между двумя южными семьями и последний выживший отпрыск одного семейства оказывается в гостях в доме своих злейших врагов.

Никто не умел лучше Китона придумывать гэги – отдельные смешные эпизоды, на которых строятся сюжеты слэпстика. Хорошие гэгмены ценились высоко, и любой продюсер отдал бы правую руку за то, чтобы нанять такого мастера как Китон, однако – увы – он снимал собственные фильмы и писал для себя.

Честно говоря,  просмотрев все фильмы Китона и Ллойда, я пришла к выводу, что Ллойд мне все-таки симпатичнее и сюжетами своими, и силой характера. Ллойд был большой умница и всегда держал под контролем и свое производство, и свою жизнь – все-таки женился он лишь однажды, раз и навсегда. И в кинопроизводстве он не сделал ни одной ошибки – против него был ход времени и исторические обстоятельства, однако любой из своих работ он мог бы гордиться.

С Китоном получилось иначе. Он совершил несколько более чем досадных ошибок, практически разрушивших его жизнь и работу. Одной из них стал его первый брак.

Натали Толмэдж  происходила из актерской семьи. Одна из ее сестер, Норма Толмэдж, заложила долгую традицию, случайно наступив в мокрый асфальт перед Ктиайским театром в Голливуде и оставив там свой исторический след. Сильно подозревают, что именно она стала прототипом Нормы Дезмонд, героини легендарного фильма 1950 года (а впоследствии и грандиозного мюзикла лорда Эндрю Ллойд Уэббера) «Бульвар Сансет» (Sunset Blvd.).  Натали же ничем особенно выдающимся себя не зарекомендовала, в историю она вошла в основном своими фантастическими тратами на наряды и т. п., поглощавшими чуть ли не половину доходов ее знаменитого супруга, а доходы, надо думать, тоже были немалые. После рождения двух детей Натали потребовала, чтобы Китон перестал посещать ее спальню, после чего подала на развод в самый тяжелый для карьеры Китона момент.

Вероятно, у каждого своя правда, но впечатление, которое произвела на меня эта дама в том единственном фильме Китона, где она сыграла главную роль («Наше гостеприимство») можно легко выразить одним словом: стерва. Крупными буквами, написано на лице. Хотя героиня ее по сюжету таковой вовсе не является. Надо, однако, признать, с героинями своими, независимо от личных взаимоотношений, Китон на съемках не церемонился, не щадя ни себя ни других ради получения нужного эффекта.   

Раз уж снова зашла речь об этом фильме, действие которого происходит в тридцатые годы XIX столетия, надо упомянуть, что в нем тоже присутствует паровоз, причем, не просто какой-нибудь, а первый паровоз в истории – знаменитая «ракета» Стивенсона. Фантастический состав из доисторического локомотива и двух поставленных на рельсы карет воспринимается как помесь железнодорожного поезда с дилижансом. Китон был помешал на машинах.  Механизмы играют важную роль в его фильмах, он даже приобрел списанное на слом судно, чтобы снять о нем фильм («The Navigator»), вдоволь  налазившись по всем помещениям, включая котельные в машинном отделении. Кстати, лазал, карабкался, падал, тонул он всегда сам. Если Ллойда в  отношении трюков ограничивали продюсеры – впрочем, Ллойд уже был меченый, и ему было меньше доверия, то Китон до поры до времени сам распоряжался съемками, впрочем, он ведь был профессиональным акробатом. Если на площадке что-то шло не так, операторам Китона полагалось не отходить от камер, даже ради спасения его жизни. Технический сбой мог обеспечить неожиданно интересный кадр. И бывало, что на съемочной площадке складывалась  ситуация, когда на пленке могла быть старательно заснята смерть режиссера.  К боли Китон тоже относился равнодушно.  Во время съемок фильма «Шерлок младший» (Sherlock Jr.) внезапно обрушившейся на него струей воды режиссеру выбило шейный позвонок. Несколько лет после этого Китон продолжал работать, испытывая постоянные головные боли, пока причина не была случайно обнаружена.

В 1926 году на экраны вышел наиболее значительный фильм Китона. «Генерал». Сюжет этого комедийного боевика с умопомрачительными погонями на старинных паровозах, основан на реальном эпизоде Гражданской войны, оставшемся в истории как «Великая локомотивная погоня» (Great Locomotive Chase), когда северяне угнали у южан паровоз и отвели на север, по пути нанося как можно больше ущерба Западной и Атлантической железной дороге. Главный герой фильма Джонни Грей получает отказ у своей невесты, поскольку представители армии южан не берут его добровольцем на фронт, рассудив, что в качестве инженера он может принести больше пользы Югу, оставаясь живым и целым, однако любимая девушка видит в нем труса и уклониста. Джонни достается шанс проявить себя, когда шпионы янки похищают паровоз, который он обслуживает, и заодно случайно оказавшуюся в багажном вагоне невесту. Джонни пробирается в штаб врага, с триумфом возвращается домой на «Генерале» со спасенной невестой и расстраивает планы противника, предупредив своих о грядущем наступлении и обрушив за собой железнодорожный мост вместе с вражеским составом. Эти несколько секунд и стали самым дорогим киноэпизодом 20-х годов. Паровоз действительно рухнул с горящего железнодорожного моста – деревянного, но вполне действующего. Возможности сделать дубль у Китона не было. Но тогда по-другому снимать и не умели – до игрушечных катастроф еще не додумались, а наложения кадров избегали, желая видеть на экране реалистичную картину.

Тем не менее, «Генерал» не имел ожидаемого успеха. Фильм оказался неожиданно глубоким для своего жанра, и у публики, рассчитывавшей на легкое развлекалово, энтузиазма не вызвал. Продюсеры стали опасаться доверять Китону большие проекты, и в конце 20-х годов актер был вынужден подписать кабальный контракт с МДжиМ. Китону позволили завершить уже задуманный проект – «Кинооператор» (Cameraman), ставший одним из лучших его фильмов, однако фильм этот был снят поздновато – Китон, как и многие режиссеры 20-х годов, не оценил значимости появления звука.  В год, когда Китон снимал «Кинооператора», Ллойд уже выпустил свой первый звуковой фильм – впрочем, и его карьеру в 30-е годы это не спасло. Китон в опасный момент экономического кризиса и параллельного стремительного развития кино и изменившихся запросов публики оказался в относительной безопасности – под крылышком МДжиМ, хотя для него как для мастера, независимого режиссера, да и вообще как для личности это положение оказалось почти смертельным. Его использовали как бренд, как известное имя, как популярного актера, не более того. Как режиссера студия его не рассматривала. Ему было запрещено самостоятельно исполнять трюки. Китон был вынужден сниматься в роли бестолкового растяпы в дурных комедиях. Мало того, эти фильмы шли на экспорт и по тогдашней традиции их не дублировали, а сразу снимали в нескольких версиях на разных языках, уже по ходу съемок удаляя сцены, которые в странах-заказчиках не желали видеть. «Мало того, что снимаем белиберду, так еще и по три раза!» - переживал актер. На съемках одного из фильмов, в палаточном городке, где поселились актеры, Китон оформил свое обиталище в виде собачьей будки, намекая на свое положение «на поводке» студии. Мало того, по контракту ему было запрещено улыбаться на публике – уж если неподвижно-скорбное выражение лица было его личным брендом, он должен был соответствовать этому бренду постоянно.

Как раз во время этого тяжелого для Китона периода его жена начала бракоразводный процесс, обошедшийся ему практически во все его состояние. Китон запил. Всерьез. До такой степени, что несколько лет жизни впоследствии полностью выпали из его памяти, оставшись абсолютным «блэкаутом» — черным пятном. Где-то в период этого блэкаута, когда Китон был на некоторое время даже изолирован от общества, одна медсестра ухитрилась женить его на себе, чего он особо не заметил. Естественно, брак был недолгим и стоил ему тоже немалых средств. И все же он продолжал сниматься, хотя работать с ним становилось все тяжелее. Говорят, что только благодаря его профессионализму высочайшего класса фильмы удавалось доводить до конца, так как трезвым его на площадке не видели никогда. Впрочем, по фильмам это видно.

В конце концов МДжиМ выставила Китона за порог, не дождавшись окончания срока контракта. Актер протрезвел, вздохнул с облегчением и отправился в Париж, где снялся в очень неплохой комедии «Король Елисейских полей» (Le Roi des Champs-Elysées) с двойной ролью. Там он изображал недотепу, мечтающего стать актером и получившего по блату крохотную роль заключенного, и опасного гангстера, сбежавшего из тюрьмы в день спектакля, из-за чего их, естественно, перепутали. Фильм отличают неожиданное смешенье французского юмора и чисто Китоновских гэгов и очень аккуратно снятые экшновые сцены, где двойники едва-едва не оказываются в одном кадре. И что любопытно – классический злодейский образ пошел бы Китону невероятно, с его неизменно мрачной физиономией, в этот раз перечеркнутой шрамом, и глубоким хрипловатым – истинно французским – голосом. К сожалению, в фильме его героев дублировали, стараясь подражать, но не всегда удачно, и только в одном эпизоде почему-то слышна одна фраза настоящим голосом Китона, да еще по-английски. Впечатляет эпизод, в котором один из «братков» дружески ударяет героя по спине, когда тот держит в руке стакан виски, виски выплескивается, и Китон ловит(!) жидкость стаканом. Я думала, такое делают только в мультфильмах. Вот он где, профессионализм… Но самое примечательное в «Короле Елисейских полей» - последние секунды финала, где Китон… улыбается. И какая же красивая у него была улыбка! Бренд брендом, но что-то американское кино на этом потеряло…       

      

Только в 1940 году Китон встретил Элеанор Норрис,  сумевшую отучить его от алкоголизма, и в возрасте сорока пяти лет его жизнь наконец устроилась.

Он продолжал играть в кино, часто – эпизодические или камео-роли. Выступал с собственным юмористическим шоу на телевидении. Меня поразили две небольших роли его карьеры второй половины века. Одна из них – роль в знаменитой драме «Бульвар Сансет».  Героиня фильма, Норма Десмонд – суперзвезда немого кино, в пятидесятые годы она уже не молода, не интересна новой публике и всеми забыта, уйдя от реальности, она живет прежними мечтами и воспоминаниями в своем собственном мире, в роскошном особняке на бульваре Сансет, пересматривая фильмы с собственным участием. Вечерами Норма играет в бридж с тремя своими старыми товарищами, такими же артистами двадцатых годов, как и она сама, тоже постаревшими и забытыми. Трое актеров, которые составляют ей компанию – как раз такие экс-звезды, изображающие самих себя, и Китон – один из них. Верен своему экранному образу, он хранит каменное выражение лица и не произносит ни слова. Но мне пришло в голову, какое же надо иметь чувство юмора, чтобы согласиться сыграть такую роль, признавая собственное поражение в битве со временем и переменами! Ведь героине фильма как раз не хватило на это сил, и, взглянув правде в глаза, она сошла с ума…

Последней ролью Китона была роль Эррониуса в киномюзикле Стивена Сондхайма «Происшествие на пути к Форуму» (A Funny Thing Happened on the Way to the Forum). О самом фильме я умолчу – при всей любви к жанру мюзикла и всех попытках понять творчество Сондхайма я только снова и снова убеждалась, что это абсолютно не мой автор. Китону на момент этого фильма 70 лет, однако он бегает и комично падает, делает простые трюки, с тем же азартом и ответственностью, что и во все времена. Помнится, когда в одном из поздних фильмов Китону предложили дублера для подобных эпизодов, он отмахнулся: «Да что вы, я всю жизнь этим занимаюсь!» Так, видимо, было и с «Форумом». Правда, выглядит он там так, что можно смело снимать в каком-нибудь хорроре. Без грима.

И уже посмотрев фильм, я узнала, что съемки эти шли за два месяца до смерти актера. У Китона был рак легких, только он сам об этом не знал – от него скрывали. Китон и умер, так и не узнав, что умирает, готовясь к новым работам и не давая себе поблажек. И наверно, это было самым правильным завершением жизни выдающегося мастера, чьи шутки, захватывающие дух трюки и каменное лицо и сейчас, почти сто лет спустя, не забыты и могут многое сказать современному зрителю, ибо в них заключено настоящее искусство – дерзость, смелость и профессионализм высочайшего класса.   

Мой миниатюрный Китон сидит на тендере своего знаменитого паровоза, в деталях соответствующего паровозам того типа, и держит на коленях обезьянку - верного товарища его героя из фильма "Оператор". Размеры фигурки 16 х 17 см, паровоз прикреплен свободно, поворачивается и при необходимости отсоединяется. 

The figurine can be purchased here:

АВТОРСКАЯ КУКЛА ЗОЛОТОЙ ГОЛОС ПРАГИ

В нынешнем (2014) году популярному чешскому певцу Карлу Готту, по прозвищу Золотой голос Праги или Золотой соловей, исполнилось 75 лет, и он по прежнему блистает на концертных площадках Чешской Республики и Германии. Он был первым исполнителем из соцлагеря, выступавшим на Западе и тем самым осуществлял связь между двумя мирами в эпоху Холодной войны. Этот певец-универсал исполнял песни на 13 иностранных языках, и за плечами его огромная и блестящая карьера, не говоря уже о том, что он и сейчас остается любимым исполнителем в своей родной стране. Эта кукла представляет собой образ из 1970 годов,Карел стоит в характерной для него позе, собираясь запеть...
Рост 18 см.

The Figurine can be purchased at: 

СЕМЕЙКА АДДАМС ПОСЕЩАЕТ ГЕРМАНИЮ

Черные усы, кривая ухмылка, густые клубы дыма из непременной сигары, шпага в руке и немецкий язык с сильным испанским акцентом – в этом сентябре Уве Крёгер играл в палаточном театра города Мерциг героя известной черной комедии Гомеса Аддамса. И я еще в прошлом своем рассказе – о «Визите старой дамы»  - обещалась добраться до Мерцига, так как упустить такое было никак нельзя.

Для тех, кто не в курсе.

Это готишное семейство – наиболее популярная серия автора многочисленных хорроровых комиксов Чарлза Аддамса, одолжившего своим героям собственное имя. Аддамсы – потомок испанской аристократии горячий Гомес, рафинированная леди Мортиша, безволосый монстр дядя Фестер, маленькие Уэнздей и Пагзли, разводящие в качестве домашних любимцев черных вдов, старая ведьма Бабушка, похожий на киношного монстра Франкенштайна дворецкий Лёрч – милейшие люди, они живут в полной гармонии друг с другом, мало в какой семье встретишь подобное взаимопонимание и любовь.  Только окружающие никак не желают понять их откровенно извращенный вкус, доброжелательный цинизм и чернейший юмор. Со страниц комиксов это семейство перешло на экраны телевидения в виде сериала в жанре черной комедии 1960-х годов с очаровательными Джоном Эстином и Кэролин Джонс в главных ролях, и в кино в виде пары полнометражных фильмов. В середине 2000-х годов на Бродвее был поставлен и мюзикл на музыку Эндрю Липпы (автора оффбродвейской «Дикой вечеринки»), имевший умеренный успех. Критики отмечали нелогичность сюжета и поступков героев, и мюзикл был значительно переработан – так возникла версия Национального тура, в которой логики стало больше, зато осталось сравнительно мало от узнаваемых комиксовых образов. В результате возникла приятная и неглупая семейная комедия об отношениях внутри семьи – между супругами, между собирающимися пожениться молодыми людьми, между родителями и детьми, с исключительно симпатичными кастом, возглавляемым великолепным «Первоцветом» Дагласом Силлзом. Именно в этой версии я и познакомилась с Аддамсами и с тех пор сильно неравнодушна ко всему семейству. 

Зимой меня внезапно потянуло пересмотреть пару телесерий, и я вдруг подумала, что мне было бы очень интересно увидеть Крёгера в роли Гомеса Аддамса. Не знаю, из каких пространств пришла ко мне эта казалось бы не имеющая никаких оснований мысль, но буквально через два дня я прочитала заметку о том, что Андреас Герген собирается поставить этот мюзикл у себя на родине в Заарланде. Аддамсы впервые посещают Европу. В том, кто будет играть главную роль, уже не приходилось сомневаться, и когда контракт был подписан, я провела три нервных дня в переписке с театром Мерцига, пытаясь добиться билетов. В их системе продаж Россия вообще не предусмотрена, пришлось несколькими письмами договориться о том, чтобы билеты для меня отложили, и я могла оплатить их на месте, а в результате театр использовал этот факт для рекламы, мол, мы продаем билеты даже в Санкт-Петербург! 

Мерциг – городок в 30000 населения на реке Заар, недалеко от франко-немецкой границы, два семейных отеля и Цельтпаласт – две больших палатки в зоне отдыха, предназначенные для презентаций, корпоративов и всяческих шоу. Не знаю, много ли зрителей добирается в такую даль (и глушь) даже из Германии, так что мое появление стало некоторым образом событием…

Итак, к делу. Для тех, кто в курсе, но не про мюзикл.

Под хорошо знакомое «та-та-та-там-щелк-щелк пальцами» представители семейства Аддамс (живые, мертвые и… - Гомес с сомнением смотрит на Лёрча – и неопределившиеся!) собираются на кладбище, чтобы отметить счастливое бытие Аддамсами танцем на могилах в компании предков (потому что живы мы или мертвы,  семья  -  всегда семья!) Когда праздник закончен, духи предков обнаруживают, что склеп заперт и они не могут спокойно разойтись по могилам. Ключ припрятал дядя Фестер (он выступает в этой истории кем-то вроде рассказчика и певца любви, ибо любовь – главная идея и тема спектакля) и желает, чтобы предки помогли юной Уэнздей обрести свое счастье. Уэнздей в мюзикловой версии подросла (каким-то образом обогнав своего обычно старшего братца) и превратилась в миниатюрную девушку, не расстающуюся с любимым арбалетом и страстно влюбленную в студента колледжа Лукаса, мечтающего стать патологоанатомом (Гомес счастливо: Дочка, где ты его только нашла?) И как раз сегодня Лукас с родителями приходят в гости познакомиться с семьей Аддамс.  Уэнздей просит своих изобразить на один вечер нормальную семью, нормальный дом (в этом месте сюжет начинает очень напоминать La Cage aux Folles). Семья искренне старается, без особых успехов, разумеется (Добро пожаловать в наш крррайне нормальный дом!), однако родители не подозревают, как далеко зашло дело – дети уже твердо намерены пожениться. Опасаясь возможной реакции матери, Уэнздей доверяется Гомесу (Уэнздей выросла… как же летит время… Не успеешь обернуться, а она уже – Thursday!) и просит его хранить тайну. Гомесу это обещание дается нелегко, так как он никогда ничего не скрывал от Мортиши. Для Мортиши же абсолютная искренность – непременное условие счастливого брака, свою позицию она излагает Элис Байнеке, матери Лукаса, однако в поведении супруга она чувствует фальшь и во время ужина пытается вынудить его открыться, используя старинную семейную игру, при которой отпивший глоток  из священного кубка Аддамсов обязан говорить правду. Пагзли раскрывает планы Уэнздей и, не желая терять сестру (потому что он очень любит, когда Уэнздей пытает его), крадет у Бабушки волшебное зелье, способное вытянуть на свет темную сторону личности. Он хочет подлить зелье в кубок Уэнздей, чтобы Лукас раздумал на ней жениться, однако по случайности кубок достается миссис Байнеке, и Элис в драматичном соло излагает всю свою неудовлетворенность жизнью без секса и любви, в вечном ожидании мужа, который не вылезает из конторы и в котором давно уже нет ничего от сумасшедшего хиппи с гитарой, которого она когда-то полюбила (Гомес: «Уф, это слишком темно даже для нас!). Во всеобщей неразберихе Уэнздей объявляет об их с Лукасом планах, Мортиша в ярости, что Гомес скрыл от нее такую важную вещь и от того, что она оказалась в глупом положении перед Элис. Дядя Фестер призывает на помощь духов, те устраивают страшнейшую бурю, и гости вынуждены остаться у Аддамсов на ночь. Второй акт начинается со всеобщих ссор. Уэнздей предлагает Лукасу бежать, однако он боится принять такое радикальное решение (Я могу действовать спонтанно! Мне только надо сначала все обдумать!), и девушка находит его недостаточно сумасшедшим и уходит одна. Элис предъявляет мужу примерно те же претензии и выставляет его из спальни.  Мортиша не может простить Гомесу лжи (Я всем пожертвовала ради этой семьи! Я ведь мечтала путешествовать! Я мечтала увидеть Париж! Я никогда не видела… канализацию Парижа!) и тоже отказывается уладить дело в постели. Единственная мысль, которая утешает ее – что смерть всегда рядом, за углом. Выйдя подышать воздухом, скорбящий Гомес перехватывает Уэнздей с чемоданом и утешает ее трогательным соло о сложности и противоречиях любви. Разговор отца и дочери подслушивает Лукас, и Гомес дает молодежи второй шанс (Ты знаком с моей дочерью? Это Уэнздей. И она лучшее, что могло с тобой произойти… Не облажайся!) Лукас заявляет, что готов умереть ради Уэнздей, девушка требует доказательств. Все необходимое под рукой – арбалет и яблоко. После бурного объяснения Лукас приходит в раж и завязывает Уэнздей глаза. Болт благополучно попадает в яблоко.  Под чутким руководством мудрого дяди Фестера Мел Байнеке вспоминает молодость и заново признается в любви собственной жене. Дядя Фестер с подтанцовкой духов исполняет прочувствованный номер – он тоже влюблен, но избранница его далеко, это луна. Впрочем, судя по всему, луна вполне отвечает ему взаимностью. Итак, все влюбленные пары нашли взаимопонимание, кроме одной. Пока Гомес размышляет, как ему вернуть любовь жены и ищет по путеводителям подходящий отель в Париже (ни окон, ни полотенец, ни персонала!), Мортиша собирает вещи и уходит из дома. Гомес перехватывает ее на остановке такси и напоминает, как двадцать пять лет назад, когда они собрались пожениться, она тоже хотела скрыть этот факт от своей матери. История повторяется. Гомес выиграл спор, и Мортиша должна ему танец – это все, что он попросил у нее. Мортиша закатывает подол черного платья (Ми амор! Создание, полное постоянных сюрпризов! У тебя есть ноги!!!), и далее следует горячее танго де амор, а после – всеобщее примирение и проводы дяди Фестера, решившего тоже сделать решительный шаг в своей истории любви (Маленький шаг для меня, большой шаг для… луны!), и отправляющегося в космическое путешествие. Даже покрытый шерстью кузен Итт за компанию сочетается браком с кисточкой от портьеры. 

В пересказе сюжет, вероятно, представляется бредовым, впрочем, ничего другого и не приходится ждать от семейки Аддамс. А на деле, эта история оставляет какое-то очень приятное впечатление. Да, Аддамсы коллекционируют орудия пыток, украшают свой дом черепами, склонны к садо-мазохизму и жесточайшему цинизму, однако, прежде всего это семья, в которой царит полное взаимопонимание, члены которой – живые и мертвые – по-своему мудры, неизменно остроумны и неизменно доброжелательны друг к другу и готовы прийти на помощь.  И готовы научить других тому, что самое главное и единственное, о чем стоит говорить, это любовь – любовь и понимание между супругами, между родителями и детьми, между всеми членами семьи. И не помешает еще готовность шагнуть навстречу неведомому. Все, что просит Гомес в благодарность у счастливых Байнеке, вновь обретших друг друга – это рассказать свою историю другим (Нет ничего действеннее сарафанного радио!). 

Немецкая версия оказалась, к моей радости, калькой именно с нэшнл-туровской, во всяком случае, в ее основу лег перевод либретто этой версии. Перевод в целом оказался даже слишком точен, так как некоторые шутки лучше всего воспринимаются на английском языке, но в некоторых случаях фрагменты текста все-таки заменили ради наилучшего восприятия или политкорректности, а также добавили чисто заарлендские фишки, которые, наверно, будут удалены в следующем прогоне мюзикла в Бремене.

В чем не приходилось сомневаться, выбрав версию, наиболее далекую, собственно, от традиций  семейки Аддамс, немцы сделали ее намного готишнее, макабристее. Все-таки у европейцев больше понятия о готике, чем у американцев, по крайней мере, насколько это касается мюзикла. Не зря же на Бродвее хронически проваливаются шоу о вампирах… Если в американском варианты Аддамсы производили впечатление людей веселых и эксцентричных, ну ладно, со своими тараканами, то мерцигское семейство производит по-настоящему жуткое впечатление, как и сам их дом. Декорации очень хороши для походной палаточной постановки – увитые плющом колонны, перевозимые с места на место части дома. Театр специально разыскивал для постановки старую мебель – не антикварную, а именно старую, видавшую виды. Ив результате дом Аддамсов производит впечатление дома заброшенного, давно покинутого обитателями, с облезлыми обоями, покосившимися портретами, пропыленными покрывалами, шаткой лестницей, хищно щерящейся торчащими концами металлических прутьев, декором тут и там в виде черепов и человеческих костей. На сцене присутствует кровь - немцев не смущает приводить детей на семейный мюзикл, где отрывают головку птичке, давят каблуком крысу и скармливают растению-убийце, а девушка приносит на обед пробитого стрелой белого кролика, с залитой кровью шерсткой (Умница! Где ты его подстрелила? – В зоосаде). Цветовое решение – сочетание холодных оттенков зеленого и фиолетового. Те же мертвенные цвета присутствуют и в облике жителей этого дома, зеленоватый оттенок имеет грим на лицах, серо-фиолетово-черные фигуры контрастируют с традиционно белыми костюмами «предков». Предки представляют собой фигуры из разных эпох и народов. Находясь в столовой, предки держат картинные рамы, намекая, что наблюдают (по традиции многих готишных сюжетов) за потомками с портретов. И, кстати, с предками был связан один любопытный момент.  В немецкоязычном мюзикле не бывает более-менее равноценных актерских составов, там практикуются постоянные передвижки внутри каста, так что почти все актеры, кроме ведущих, исполняют по несколько ролей. Если кто-то из главных героев выбывает, его заменяет подходящий по типу актер из второго по значимости эшелона, на его место перемещают кого-то из «кордебалета», а в самом низу иерархии находятся свинги, которыми затыкают какие придется дыры. В данном случае у главных героев – Гомеса и Мортиши замен не предполагалось, с остальными было все как обычно. В одном из шоу, которые я посмотрела,  отсутствовала миссис Байнеке, ее заменила актриса, изображавшая даму XVIII века из предков, которой по ходу дела дядя Фестер отрывает голову. У заменяющей актрисы было желтое платье, как и должно быть по сюжету, но другого покроя, нежели у первосоставной, а в качестве предка на ее месте выступала девчушка (или это был юноша) в роковом прикиде. Голову ей благополучно оторвали, так что головка с соответствующими чертами лица была на этот случай заготовлена. Потом уже я сообразила, что этот актер или актриса – свинг, который благодаря костюму унисекс, может заменить любого из предков, и мужчину, и женщину. Любопытно, что здесь у каверов свои собственные костюмы и образы.

В этой версии присутствует растение-хищник, которое исчезло в версии тура, и молния («Карина мия, я никогда ничего не скрывал от тебя, и пусть молния поразит меня на этом самом месте, если я что-то скрываю от тебя сейчас! – Гомес – нечистая совесть и хорошая реакция – отскакивает в сторону, и в место, где он только что стоял, ударяет молния, зрительницы в зале взвизгивают, из клубов зеленого дыма поднимается трогательное дымное колечко и медленно уходит на колосники, провожаемое всеми взглядами в зале и на сцене). Еще мне понравилось, что в этой версии Гомес, устраивая потенциальному зятю суровый допрос, внимательно осматривает обручальное кольцо, которое тот подарил Уэнздей, в лупу. Зато на порядочного монстра под кроваткой Пагзли средств не хватило, высунулись оттуда две короткие лапки и вяло помахали. 

Во всем этом декадансном антураже члены семейства производят соответствующее впечатление – мрачноватый и жестокий по сравнению со своим американским коллегой дядюшка Фестер (вспомнить оторванную голову), мудрая старая ведьма бабушка с лицом усеянным темными бородавками, маленький монстр Пагзли с болезненно запавшими глазами и украшенной черепами пижамой (Отчего ты не спишь, тараканчик мой? – Не могу. В шкафу не прячется чудовище. – Я уверена, оно спряталось где-то в комнате. Ну, закрой же глазки, мой маленокий паразитик, а то чудовище не придет и не съест тебя). Ростом Пагзли, правда, почти не уступал Крёгеру, и голос у него был слишком низкий. Тем не менее, как у несовершеннолетнего актера, у него имелась замена, мальчуган помельче, явно с меньшим актерским опытом, но просто очень милый паренек (особенно, когда доставал из кармана сигару и внушительно пускал облачка дыма). Этот мальчик играл и на дерньере – заключительном представлении, так как первосоставный Пагзли накануне получил травму и оказался в больнице. Обидно, конечно, за ребенка.

Помимо Крёгера, в шоу участвовала еще одна звезда не меньшей значимости – Итан Фриман, в роли Мэла Байнеке. Видимо, оба перекочевали сюда логически из предыдущей работы Гергена – «Визита старой дамы», поэтому наблюдая абсурдный «мужской» разговор между «отцами», пока Гомес усаживал Байнеке на кресло из запасов испанской инквизиции (мужчине надо иметь хобби, кто играет в карты, кто в гольф, а я... коллекционирую инструменты убеждения), я не могла отделаться от образов Альфреда Илля и Учителя и не могла не восхищаться тем, насколько далеки их нынешние герои от той истории. Разве что, на мой взгляд, Фриман слишком интеллигентен для среднестатистического американца из глубинки (Посмотрели мы на ваш Нью-Йоркский стиль, теперь возвращаемся в настоящую Америку!). Впрочем, те же претензии прежде предъявляли Уве касательно «Визита», мол, он больше похож на университетского профессора, чем на провинциального лавочника, а в Хэйрспрее у него американская прачка принялась сыпать французскими фразочками – привнес свое в роль, что называется.  Это, конечно, неправильно, но от таких «ляпов» актеры как-то только… симпатичнее :)

Уэнздей и Лукаса играли молодые, активно растущие звездочки – Яна Стелли и Доминик Хеес. По фотографиям Яна показалась мне полноватой для роли Уэнздей, однако девочка была великолепна, одна из крупнейших удач этого каста. Мрачный взгляд исподлобья, потрясающе точные интонации. Паричок в виде черных девчоночьих косичек – реверанс оригиналу, до которого в Америке не додумались. А еще за счет плотного сложения и крупных черт лица (не говоря уже о ямочках на щеках) она внешне чем-то неопределенно похожа на Крёгера, то есть действительно можно представить, что она его дочь.

Роль Мортиши доверили супруге руководителя Цельтпаласта Эдде Петри. Эдда – женщина внушительная, очень высокая и худая, что подчеркивало традиционное черное платье в пол с декольте «отсюда аж до Венесуэлы» и длинные гладкие черные волосы.  Хрипловатый низкий голос, властные манеры подчеркивали готишность образа, однако чего-то мне в ее подходе не хватило. Любви к семье. Ее Мортиша – решительный капитан этого безумного корабля, уверенной рукой ведущий свой экипаж в самые опасные водовороты, не терпя возражений и неподчинения. Да, в мюзикловой версии истории Мортиша – признанная всеми глава семьи, и Гомес у нее на коротком поводке, но в ней должно ощущаться и внимание к другим, а не только готовность вцепиться когтями в плечо (И если через двадцать пят лет брака ты не можешь сделать для меня…) или разразиться слезами. В общем, мерцигская Мортиша хороша с точки зрения стиля, духа, буквы, но химии между ней и партнером мне не хватило.

Зато визуально они воспринимались совершенно карикатурно, как в оригинальном комиксе – Мортиша высокая и худая, Гомес маленький и квадратный (как выразился сам Уве в одном интервью: «Не пугайтесь, я выгляжу, как округлевший Кларк Гэйбл»). Очень непривычно было видеть Уве на низких каблуках, впервые со времен Наполеона его рост был преимуществом, на котором стоило играть. На образ работал и широкий пиджак Гомеса, и походка слегка враскачку, уперев руки в бедра, и сама непропорциональная фигура Крёгера и довольно нестандартные черты лица.  Мне понравилось и то, что его не стали делать жгучим брюнетом, парик у него был черный с проседью и оттого выглядел на нем естественно.

Роль Гомеса объемна, собственно именно этот персонаж тянет на себе весь спектакль – пять соло (хотя два небольшие) и дуэт, не считая общих номеров, много танцевальных эпизодов. После Силлза к Гомесу Крёгера нужно было привыкнуть, так как герой Силлза представляется мне тоньше в смысле юмора и аристократичнее, однако привыкнув, я осознала, что в Крёгере куда больше именно от пылкого испанца, каким должен быть Гомес, с его потрясающей пластикой, порывистыми движениями, гиперэмоциональностью, готовностью в любой миг или начать танцевать или разразиться рыданиями, плюс роскошный испанский акцент (на последерньерной вечеринке я сказала ему, в каком я восторге от его немецко-испанского прононса, ответом на что был мгновенно обрушенный на меня поток сознания голосом Гомеса, пока я давилась от смеха, завершившийся указанием на пробегавшего мимо «Пагзли» и пояснением: «А это мой сын!»).

Отдельной темой была хореография – этот мюзикл насыщен танцевальными сценами, а смотреть на танцующего Уве я могла бы сутками напролет. Хотя он и не претендует на профессионализм в этом плане, но одна моя знакомая заметила, что «у него в танце задействованы мышцы, которые у остальных обычно остаются неподвижными». Только от «танго де амор», кульминационного номера всего спектакля, да еще и чисто танцевального, я ждала большего – в Америке, во всяком случае, в версии тура, его хореография куда сложнее. Зато красная рубашка Гомеса придавала танцу подчеркнуто испанский колорит. 

Наиболее же сильное впечатление на меня произвела сцена объяснения отца и дочери (вполне ожидаемо, впрочем). Уве как актеру, ориентированному все-таки больше на драму, и в комедии особенно хорошо удаются именно элементы драмы. Это очень нежная, сентиментальная сцена, однако в американской версии сама песня «Happy/Sad» меня особо не цепляла, здесь же я не могу от нее отвязаться. Может быть, дело в более драматичном немецком тексте, а может быть, эти слова приобретают большую силу воздействия именно в устах карикатурного нескладного Гомеса, только что почти потерявшего жену и готового расстаться с дочерью (ты стоишь передо мной, дитя мое, я вижу, что ты такая взрослая. И оттого я счастлив, и в то же время мне больно). И неподдельной искренностью были проникнуты и отеческий поцелуй в макушку, и дорожки слез на щеках девушки. Вот тут «химия» была, «химия» другого рода, но очень правильная «химия».

Особенно эффектным было, разумеется, заключительное представление. Здесь не было принято хохмить на сцене (отчего дерньеры в больших театрах иногда превращаются в такой большой междусобойчик, и случайно попавший сюда в первый раз зритель никак не получит правильного представления о спектакле), зато заметно было, как актеры стремились проявить себя в самой полной мере и, как волновались они, тоже было очень заметно. Лукас перепутал будущую профессию, Гомес забыл вовремя с интересом посмотреть на Лёрча, когда Байнеке обозвал его зомби, дядя Фестер ухитрился запустить в публику футбольным мячом… Пока мяч вызволяли, Уве красноречивым жестом вытирал платком Мортиши лоб, впрочем, видно было, что весь его пиджак был насквозь мокрым от пота. А во время танго де амор Гомес вручает Мортише живую розу и, зная, что она не терпит розовых бутонов (ибо главное в розах – шипы!), Гомес резким движением срывает с цветка и отбрасывает лепестки, они весело планируют на публику. На дерньере же Уве так рванул розу, что оторвал весь бутон целиком, и он шмякнулся красной лужицей в проход.

Но и публика на дерньере съехалась правильно настроенная и активная. Впрочем, в этом необычном театре вообще созданы особые условия контакта между публикой и сценой. Здесь нет традиционного выхода для актеров, выход из театральной палатки один – через буфет, и только логично после представления задержаться там и выпить бокал, переваривая впечатления, особенно при наличии хорошей компании – это правило распространяется на всех, и зрителей, и актеров. Тем более, если это было завершающее сезон представление – все желающие отмечают вместе, все обсуждают увиденное и чувствуют себя одним целым.

Но хайлайтом поездки для меня стал подарок, который мне устроили мои знакомые из Мерцига, - мне доверили вручать герою вечера букет белых роз от благодарной общественности. Судя по выражению лица, герой был в некотором шоке от размеров благодарности – букет я несла двумя руками, обнимая, как младенца, одной я бы его ни обхватить, ни удержать не могла.  А потом я решила познакомиться с Итаном Фриманом, и оказалось, что он меня уже знает :) 

Когда я говорю кому-нибудь даже из немецких знакомых, что была в Мерциге, меня осторожно спрашивают, что это такое. Теперь я хорошо знаю, что это такое, и могу сказать, что другого театра с настолько товарищеской атмосферой я не видела. И если будет повод, непременно поеду туда снова. Да и места там замечательной красоты...

. 

АВТОРСКИЕ КУКЛЫ ГОМЕС И МОРТИША АДДАМС

Необычное семейство Аддамс - мои давние друзья. Право, иногда мне искренне хочется выйти замуж за Гомеса, в конце концов, я тоже считаю, что чучело грифа - более удачное украшение интерьера, нежели живая канарейка, и совсем не прочь устраивать по вечерам фехтовальные поединки в вестибюле... соответствующий вестибюль тоже не помешал бы... А вид модели железной дороги сразу вызывает в глубине души желание увидеть аварию... Видимо, не только у меня.

Этой веселой семейке, живущей по законам черного юмора, посвящены комиксы, телесериал, несколько полнометражных фильмов, бродвейский мюзикл. Собственно, мюзикл и телесериал 60-х годов стали моими любимыми воплощениями их истории, и моделями для этих фигурок любящих супругов послужили персонажи сериала, Джон Астин и Кэролин Джонс, хотя портретное сходство лишь приблизительное, главной целью было передать образы, характеры, выражение лиц - кривую усмешку элегантного хулигана Гомеса, приподнятые брови рафинированной леди Мортиши, и их абсолютную преданность друг другу, заключенную в самой позе кукол, соединенных лишь соприкосновением крохотных пальцев в миллиметр и полмиллиметра толщиной. Усы Гомеса, как и волосы обеих кукол, из натурального шелка, кончик сигары обожжен, туфли покрыты лаком, в руке у Мортиши в качестве цветка - сухая ветка. 

Рост Гомеса - 17 см.

Необычайно трогательное было зрелище, когда я ставила их в печь: отчаянно глядящих друг на друга, держась за руки. Просто сцена из "Аиды"!

The Gomez and Morticia Addams Figurines can be purchased at

АВТОРСКАЯ КУКЛА "СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ"

Портрет венгерского актера мюзикла Собу П. Сильвестера в роли Оберона из мюзикла "Szentiváneji álom" (который я ооооочень хотела бы посмотреть, но, увы, он больше не идет). Довольно своеобразное видение пьесы Шекспира со своими модификациями.

Оберон сидит на камне, в задумчивости, держа в руке волшебный цветок. Если я стремилась к портретному сходству, то костюм выполнен "по мотивам". Ростом 16 см, камень - настоящий, кусок гранита. Волосы - натуральный шелк, плащ из ткани с рисунком паутины, рукава и брючины декорированы косами, сплетенными из толстых нитей и полосками бархата, при габаритах фигурки, похожего больше на мех.

На выставке "Время кукол" фигурка получила диплом победителя в номинации "Готика".