Мысль
пойти на премьерный показ Онегина,
потому что блоки в Мюзик-холле бывают редко и следующая возможность могла
представиться только на следующий год, возникла внезапно и, как оказалось,
слишком поздно. Тянули сколько могли, надеясь застать Кирилла Гордеева, и
дождались того, что все подходящие места на вечера оказались разобраны, и нам
пришлось удовольствоваться дневным показом, причем, каст был об’явлен как раз
на следующий день после покупки билетов, и мы убедились, что благополучно
промахнулись мимо первого состава. Правда, то была воистину воля Неба, потому что билетерша в кассе
промахнулась мимо кнопочки и ухитрилась продать нам билеты на день вместо
вечера, и когда деньги уже были уплачены, а мы уже раскатали губу на хорошие
места (кому подешевле, кому поближе к сцене), переигрывать не хотелось… В
результате я сидела на «самом лучшем» месте посередине первого ряда у прохода,
почти упираясь коленями в ступеньки и плечом в деревянный скат, по которому
мимо меня с грохотом проносились толпы актеров, а общее впечатление нашей
компании уже в антракте было - все хорошо, кроме Онегина…
Программку
я просмотрела уже после спектакля и с удивлением обнаружила в ней просьбу
зажигать по ходу дела свечки и надевать маски, а потом сдать реквизит –
никакого реквизита мы не получили, хотя, судя по отзывам, даже на бесплатных
превью он выдавался. Видимо, пожалели тратить свечи на дневной спектакль. Удивляли
бродящие повсюду девушки в ярких венках, носившие таблички с просьбой не
аплодировать. Потом эту просьбу повторили и по громкоговорителю, мотивировав
это тем, что не надо «разрушать магию» действа. На Мастере и Маргарите, где с занавеса за зрителем следили кровавые
глазки и половина действия происходила в зале, это интересничанье еще можно
было понять, здесь же оно явно не имеет смысла, тем более, что публика все
равно аплодирует и будет аплодировать – иначе бы нарушилась магия самого
театра. Даже проф-записи без аплодисментов смотрятся уныло.
Еще
где-то в вестибюле я поймала взглядом осторожную рекомендацию абстрагироваться
от привычных представлений о романе. Это звучало настораживающе, так что я была
морально готова ко всему вплоть до хэппиэнда в американском духе, но та особая
атмосфера, которую выбрали создатели мюзикла, с уклоном в народные верования, мистичность
и чертовщину, на основной сюжет воздействовала мало, зато смотреть было приятно
и как-то… привычно уже. Это был мой родной мир, уютный и знакомый. И даже не
совсем чуждый оригинальному роману, учитывая склонность Татьяны к мистическим
сюжетам и любимым нами героям – Вампир, Мельмот… Только вот фигура Демона
(Денис Алиев) в бархатной шинели, как будто позаимствованной у дер Тода из
Эссенской Элизабет, только с
венгерскими мотивами, искусственно введенная в сюжет и безмолвная, тем не
менее, оттягивает на себя очень уж много внимания и практически становится
главным персонажем. Получается, что ни Онегин, ни все остальные ничего и не
решали, все было так, как захотелось своенравному молодому чертику, и чего он,
собственно, прицепился именно к Онегину, нам никак не объяснили. Мы
предположили, что это начинающий чертик-стажер, которому дали об’ект и поручили
с ним работать на какой-нибудь аттестат… А учитывая длинный хвост (я про
волосы) и восходящие к Балу вампиров
венгерские мотивы в костюме Демона, у меня создалось впечатление, что я смотрю
приквел Мастера и Маргариты про
молодость Воланда. Но я не против. Собственно, чертик этот мне понравился
больше всех героев – красивый, пластичный, изящный.
Безусловный
плюс – общая сценография, декорации, они были прекрасны. Постановка решена в
виде ожившей в руках старого обезумевшего Онегина музыкальной шкатулки.
Шкатулка в виде дополнительной вращающейся сцены в глубине основной сцены
заключает в себе основной предмет декора каждого номера – кровать, стол, сноп –
и проекцию на заднике с восхитительным эффектом 3D, реально создающим впечатление глубины
и объема, да еще наполненных светом. Особенно впечатлила сцена ночи на Ивана
Купалу с фонариками в венках и таинственной воистину русалочьей песней.
Музыка
в целом не сильна. Отдельные номера были красивы, но не настолько, чтобы
мечтать услышать это еще раз, ничего не зацепило и не запомнилось. Тексты же –
традиционно слабое место местных постановок, увы, не только переводных. Рядом с
оригинальными стихами слабость современных добавок ощущалась особенно явно. Понятно,
что мюзикл требует большего разнообразия в ритмах и размерах, но, уж если
выходите на одну сцену с Пушкиным… Отчасти авторы выходили из положения
назойливыми повторениями пушкинских строк, от которых к концу второго акта уже
становится тошно. Это явно не выход.
Хотя
особых модификаций сюжета, помимо наличия в нем черта, к счастью, не было, сократить его (понятно, что при экранизации
романа или постановке на сцене сокращения неизбежны) можно было все-таки менее
коряво. Здесь события шли так: Ленский приглашает Онегина на день рождения
(почему не именины, собственно?) Татьяны, уверяя, что будет только самый узкий
круг. Татьяна пишет письмо, Онегин приходит на день рождения с подарком,
сердито сетует на то, что ему обещали «ограниченный круг», а тут полно народу,
и тут же устраивает Татьяне реприманд, причем, поскольку Татьяна с упрямством
достойным лучшего применения твердит свое «то воля Неба: я твоя», из полной
самолюбования, но вполне себе корректной речи слова Онегина превращаются в
грубый спор. Подарочек на день рождения, называется! Уж можно было бы после
такого письма вообще не приходить, а хотя бы выждать денек и не травмировать
влюбленного ребенка в его праздник? А потом без всякого логического перехода
Онегин бросается ухаживать за Ольгой. Ольгу-то черт сбил с толку, а вот мотивы
Онегина совершенно не понятны, если не читать роман. Или просто охотничий
инстинкт бабника со стажем – сама идет в руки, надо брать? Впрочем, нам не особенно дали понять, что Татьяна для
Онегина что-то значит. Обмена взглядами мне было мало, или конкретно у данного
Онегина он был недостаточно убедителен.
Куда
делся малиновый берет, тоже вопрос.
Очень
странным, неожиданным и совершенно чудесным был эпизод с печальной детской
песенкой об утонувшем чертенке в исполнении как всегда великолепной Мананы
Гогитидзе в образе няни (беззастенчиво позаимствованном у Ромео и Джульетты). Душещипательную балладу можно воспринимать и
как элегию няни по ее собственному погибшему ребенку и как несостоявшиеся мечты
Ольги, Демон же, уже перехвативший у Ленского перчатку (видимо, чтобы наверняка
попала куда надо), явно воспринял ее на свой собственный счет. Бесконечно
трогательно Татьяна и Демон с разных сторон склонили головы на плечи няни,
словно дети, слушающие сказку, а после Демон явно перевоспитался, отвлекся,
заховал куда-то перчатку, и никакая дуэль ему лично была уже не нужна, но остановить
ход событий уже нельзя. Красиво, только потом получилась очередная корявость.
Ольга
(кстати, чудесная была Ольга) представлена как типичная блондинка, смазливая, милая дурочка, озорное и беспечное дитя – тот
же чертенок из песенки. И вот, Ольга радостно примеряет фату, когда Татьяна
приносит траническую весть: Онегин убил
Ленского на дуэли. Пауза. Все в ужасе. И тут откуда-то оччень уместно
доносится печальное «ку-ку», и Ольга поет из песенки про чертенка: Не будет он скакать и прыгать.
Я
понимаю, что кукушка здесь – душа девушки, потерявшей жениха, и няня
выговаривала Ольге не дразнить кукушку, я понимаю, что нам дают понять, какое
это все было ребячество, и что взрослые мужчины ведут себя не умнее того шалопая-чертенка,
и как это трогательно выражать потрясение и скорбь детской песенкой, и
замечательно задумано, но… Ленский убит
– ку-ку! – не будет он скакать и прыгать… К строке про смешным копытцем дрыгать до зрителя, к счастью, доходит, что речь не впрямую о Ленском, но
пронзительность момента уже не восстановить.
Персонажи
были хороши все – и замечательный Ленский, и сестры Ларины, и няня, и все
остальные, только Онегин несколько затерялся на общем фоне. Не знаю, в актере
ли было дело, или в самом персонаже, или в его подаче в данной постановке, но как-то
не чувствовалось, что он тут – заглавный герой. Тем более интересно теперь
будет посмотреть Гордеева в этой роли.
В
общем и целом спектакль был бы хорош – прекрасная игра, интересная режиссерская
подача, завораживающее визуальное отображение, приятная, если не потрясающая
музыка, таинственный привкус мистицизма… Но есть одно самое большое «но» – уже
к антракту у меня возникло ощущение, что я смотрю какую-то антологию
современного мюзикла, так как первый акт начался практически со сцены из Призрака Оперы с постаревшим Раулем в
инвалидном кресле и музыкальной шкатулкой (коя, правда, была похожа на что
угодно, только не на шкатулку, я вообразила, что это урна с чьим-то прахом,
остальные – прямо называли ее «горшком»), а потом, продемонстрировав нам няню
из Ромео и Джульетты (я уже
упоминала), завершился сценой из Элизабет,
когда уже очевидно было, что Демон со своими кошачьеобразными подручными вовсе
не Воланда напоминает, а откровенно сдут с дер Тода, и шинель его бархатная
отнюдь не случайна. И когда с началом второго акта мы попали в сон Татьяны и
как-то сразу осознали, что Алиев исполнял танцевального Кролока в Карпе Ноктем, потому что он было словно бы
даже в том же самом костюме (ну плюс рожки)… Это было уже слишком. Тем более
что в этом сне ему вообще делать нечего. Это Онегин вообще-то владеет мыслями
Татьяны, и именно он должен быть повелителем монстров, но… мы уже поняли, что
тут главный герой. Онегин, конечно, мимо прошел и Ленского зарезал, но Татьяна
этого не видела, она была совсем другим занята… с Демоном…
Цитирования
в виде мелких деталей для тех, кто в курсе, это весело и остроумно, но, когда
на них строятся целые сцены, это уже не цитирования, это уже называется
по-другому. И даже если этот сон выглядел дьявольски
красиво, и у меня есть искреннее желание посмотреть эту сцену еще раз, все же
мюзикл она не украшает, и потому что слизана, и потому что искажает смысл
эпизода романа.
Подруга, с
которой мы вместе смотрели год назад МиМ,
утверждает, что Онегин однозначно
лучше. Я же не могу согласиться. Технически – да. В том, что меньше отсебятины
– тоже (трудно простить Мюзик-холлу сентиментальную влюбленность Воланда). Но,
как ни напоминал Воланд Кролока, это все-таки был характерный стиль мадьярского
художника, а не заимствование всего подряд. Да, войти в новый жанр непросто, и,
учась, у мастеров, ученики копируют их работы. Хотелось бы только, чтобы это
копирование означало именно пору «ученичества», а не превратилось в марку
русского национального мюзикла.
